Его величие в бесконечном равнодушии и неприступной гордости. По венам парадных лестниц и анфилад в стилях ампир и рококо течет императорская кровь, и только редкий турист не всматривается широко открытыми глазами в аллегорические формы России. Санкт-Петербург, Питер, Северная Пальмира, град Петра − словно большая книга под названием "Депрессивная русская литература". Читаешь и сжимаешься в уголок, утирая слезу, чтобы никто не увидел ненароком.
Дождь здесь, в Питере, напомнил строгий костюм или фрак, который, по мнению британского детектива, обезличивает официантов, но не лишает индивидуальности друзей. Холодный ветер и моросящие осадки – полноправные хозяева берегов Невы, снующие то и дело по болезненно-желтым улочкам.
Хмурые таксисты вздыхают, что поездка в 250 рублей нынче копейки, и жалуются, что в центр города, как в водосточную трубу, стекается все, что движется, … на дворцовой площади аристократы уже не те.
За 300 рублей аниматоры показывают движения менуэта и провожают в Эрмитаж, по залам которого осенним днем пройтись можно неспешно.
— А сколько вы тут работаете уже?— спрашиваю я, мимолетом бросая взгляд на подол платья, огонь которого уж не виден под высохшей грязью.
— Да уж больше десяти лет, — мило улыбаясь, кладет в карман шуршащие бумажки "императрица".
Что утром, что вечером – небо давит на беспокойные головы, создавая иллюзию остановки времени. Заблюренные лица уличных музыкантов, чистый звук инструментов сливается с потоком привычных сигналов. И думаешь: нет, не может быть, что в мире кривых зеркал, ходячих мертвецов и пошлости в мыслях, движениях, фразах, искусстве такая романтика была явью. И, правда − мой возвышенный поток мыслей обрывается сочным синонимом травянистого растения от мимо проходящего мужчины, увлекшегося болтовней.
Главный штаб Эрмитажа был на прошлой неделе эдаким муравейником, в котором журналисты, копошась и шушукаясь, хотели таки вынудить спикеров разной масти рассказать о "черном списке" с небезызвестными для петербуржцев фамилиями Серебренников, Додин, Должанский. Но что нам до чужой печали, когда свои требуют ответов на вопросы.
Витиеватые реплики от отечественного министра, по долгу службы укутанного в цепи патриотичных высказываний, оставили за собой еще больше предложений с вопросительным знаком в конце. По большей части риторических, которыми мы порядком пресытились. Чуть позже они витали в воздухе и в зале Мариинского. Там сверху открывался вид на занимательное трио – Путин, Атамбаев и Мухамедиулы. Звучит интригующе, не правда ли? Чем были заняты их головы после просмотра "Апофеоза Петипа"?
С собой из казахстанской столицы я прихватила, да не посчитают это кощунством, "карманного Абая". Значок с изображением просветителя с рюкзака пробрался на ладонь, чтобы узнать, как пахнет питерская свобода и жив ли дух революции. Щелк – мне нравится кадр.
— А площадь-то маленькая! – крикнул маленький сорванец, прыгая по брусчатке.
Таким я увидела его. Немного грозным, слегка отчужденным, едва сомневающимся.
Держусь за холодный парапет набережной. Странное чувство не покидает меня: будто совсем скоро мимо проедет легкая бричка, и кучер в дырявой шляпе не пощадит хромую лошадь, которой жить осталось пару дней.
