Орфографическая реформа в Казахстане

Максим Соколов, для РИА Новости

Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев заявил, что правительству необходимо подготовить график перехода на латинский алфавит: "К 2025 году все деловые документы, периодические издания и книги должны начать выходить на латинице. Сейчас начнется большая подготовительная работа. Правительство должно подготовить график перехода на латиницу". Назарбаев отметил, что у молодежи переход на другую систему не вызовет трудностей, так как в школе многие изучают английский язык.

Хотя Назарбаев и раньше (например, в 2006 и 2012 годах) говорил о грядущей реформе, именно сейчас — вероятно, по причине острой международной обстановки, когда каждое известие рассматривается в контексте общего противостояния — это вызвало в России сильную реакцию. Было много суждений о том, что Казахстан меняет свою внешнеполитическую ориентацию.

Но прежде чем говорить о политике, имеет смысл рассмотреть предстоящую реформу в более нейтральном контексте.

В принципе система графики, используемая тем или иным языком, может быть любая. Персы используют арабскую письменность (как и турки до 1928 года), хотя строй языка этому не вполне соответствует. Восточноевропейские евреи говорили на идиш, происходящем от средневерхненемецких диалектов, но писали древнееврейскими литерами — тоже не очень удобно. Японцы вообще одновременно используют два слоговых алфавита — катакану и хирагану, и плюс к тому китайскую иероглифику.

Но тем не менее соображения удобства тоже должны быть принимаемы во внимание. Например, кириллица более пригодна для тех славянских языков, где твердые и мягкие согласные различают смысл ("мать", но "мять"). В польском языке, использующем латиницу, это различение проводится на письме менее удобным образом.

Казахскому языку, как и большинству языков тюркской семьи, присущ так называемый сингармонизм, то есть чередование гласных при словоизменении, в чем-то схожее с немецким умлаутом — Buch ("книга", ед. ч), Bücher (мн. ч.), Vater ("отец", ед. ч.), Väter (мн. ч.), но более регулярное. Латинская письменность более годится для отображения этой языковой особенности на немецкий манер — как это делают и турки, и мадьяры.

Но удобство письменности — вещь сложная, поскольку она обслуживает не одни только текущие потребности речевого общения. Письменное наследие тоже должно быть принято во внимание.

Разумеется, для искусного полиглота тут нет препятствий, один язык фиксируется на письме такими закорючками, другой — другими, а ему все в равной степени доступно. Но для основной массы читающих разрыв с прежней традицией не столь прост.

Многие люди серьезно спотыкаются при чтении книг, изданных до 1918 года по старой орфографии, хотя, казалось бы, различия минимальны. То же с современными немцами, читающими книги, напечатанные готическим шрифтом, хотя там вовсе нет различий, а только непривычная графика.

Тем более трудным окажется переход на принципиально иную графическую систему. Прежние книги, изданные на кириллице, окажутся недоступными большей части населения.

Этим и объясняется консерватизм орфографической практики. Во французском языке — не говоря уже об английском — произношение и написание отличаются очень сильно, и, казалось бы, сам Бог велел реформировать письменность, приблизив ее к современному произношению. Учащимся, а равно иностранцам, будет большое облегчение.

Вынесем даже за скобки такие подводные камни, как вопрос "Что делать с концевыми французскими согласными, которые то произносятся, то не произносятся" — vous ("вы", читается как "ву"), но vous avez ("вы имеете", читается как "вузаве"). Дело серьезнее.

Объем текстов на французском таков, что радикальная реформа сделает недоступной всю огромную французскую культуру, начиная с XVI века. А также науку, etc. К чему нация пока еще не готова.

В СССР в 1930 году коллегия Наркомпроса ведь рассматривала вопрос о переводе русского языка на латиницу, что de facto означало бы отправить в макулатуру весь корпус книг на русском языке. Предложение легкокрылой орфографической комиссии было все же похоронено, возможно, потому, что не в политическом, но в культурно-бытовом отношении Сталин был весьма консервативен.

Правило здесь такое, что кардинальная реформа письменности является относительно безболезненной для языков с небольшим и неглубоким письменным наследием. Здесь соображения удобства (или политические соображения) могут взять верх, ибо культурные потери не очень велики, и с ними можно примириться. Если наследие огромное и давнее, а язык в той или иной степени является международным, возможные издержки оказываются запредельно велики, и лучше сохранять status quo со всеми его недостатками.

Как оценивает эту проблему руководство Казахстана, мы не знаем. Ему виднее.