Таких, как Иван, на селе называли "крепкий мужик": непьющий, работящий, семью любящий, жену жалеющий, в работе на государство незаменимый. Был он талантливым конюхом, лошадей чувствовал, холил, лечил, сам тачал упряжь.
Ко времени, когда началась война, у Ивана с Настасьей было две дочери, старшая Галина только вышла замуж и уехала с мужем за тридевять земель в Исфару на рудники.
И лечили, и были донорами: как в Павлодаре работал тыловой госпиталь
Младшая Зина жила еще с родителями. Сам Иван был грамотным, научился писать и читать в ликбезе, и дочерей тоже выучил, по тем временам даже очень прилично: Галина окончила семилетку и курсы стрелков, в Сибири она в юности била в бригаде заготовителей в глаз пушного зверя, а Зина окончила целых восемь классов и отучилась в техникуме на счетовода. Про таких грамотных девушек на селе говорили "барышни".
Иван Иваныч гордился образованием дочерей, говорил, что теперь они будут заниматься тем, к чему душа лежит – широка у них дорога.
Когда в сорок первом объявили всеобщую демобилизацию и юноши, мужчины стали уходить на фронт, Иван потускнел, его не взяли на войну из-за возраста. Горячий характером он, как позже рассказывала мне бабушка Зина, за ужинами кипятился:
- Все мужики на фронт идут, фрица бить, а кто уже в бойцы не годится, сынов посылают! А за мою семью, стало быть, никто перед Родиной отвечать с винтовкой в руках не пойдет? Я за Сталина (Сталин был его кумиром - Авт) в бой хочу! Разве ж мы с Настасьей виноваты, что Господь нам одних дочерей дал?
- Черт с тобой, Степанов, как раз у нас армия просит таких, как ты, конюхов да трактористов. Завтра к утру чтобы был в военкомате с вещами!
Два Ордена Славы и ни одного ранения: история разведчика и его верного пса
И пошел мой прадед служить в конницу. Ввиду того, что здорово умел он лечить и дрессировать лошадей, чаще других бойцов ходил в разведку. Совсем по-цыгански умел попросить коня быть бесшумным или лечь на землю, когда надо. Уйти на лошади от погони балками мог так, что и нагонять было бесполезно. И в бою берег животных, после войны он рассказывал, что немцы при стычках с конными подразделениями старались сразу же перебить как можно больше лошадей, обездвижить противника.
- Наши же мужики животину жалели, чтобы стрелять в чужого коня или шашкой порубать, не приведи Господь, - рассказывал прадед. – А если ранены были лошади, так добивали, не давали мучиться. И… на кухню. Поварам отдавали, на щи. Война она и есть война, когда нужно бойцов сытно накормить, и раненая лошадь из-под седла в рацион пойдет…
Он и в Германию со своим взводом вошел на коне, мой прадед Иван Степанов.
- Помню, вошли мы в какой-то очень красивый городок, - рассказывал Иван Иванович. – Апрель сорок пятого, все понимают, что Германия побита, что еще немного, и домой. Мимо ратуши местной движемся, а она белоснежная, как куличик на Пасху, я наклонился с коня, подобрал с тротуара кусок древесного угля, видать, рассыпал кто-то, и написал на белой стене: "Здесь были мы! Иван с Саврасым!". Чтоб знали наших!
С войны вернулся Иван Иваныч в родное село с семью орденами и медалями, и носил он их на пиджаке много лет по всем праздничным дням и серьезным случаям.
Прабабушка Настасья рассказывала, что, когда однажды в их село приехал лектор "развенчивать культ Сталина", это уже далеко после войны было, Иван Иваныч послушал его маленько вместе со всеми, кто собрался в красном уголке на лекцию, потом встал, снял пиджак с наградами и положил его перед лектором. Сказал: "На, забирай! Я с именем Сталина в бой шел. Но ты ж сейчас это имя у нас отбираешь, так забери и все заслуги у фронтовиков!".
Лекцию свернули, чтобы избежать народного диспута, а Иван Иванычу посоветовали по миру поездить, дочерей навестить. Галина с мужем и детьми жила тогда в Кызылорде, Зина с семьей на станции Колышлей близ Пензы. А еще после войны у Настасьи с Иваном родилась третья дочь, Людочка. Она тогда училась в педагогическом техникуме.
Иван с Настасьей и махнули на все рукой, поехали, как он сказал, "по зятьям", несколько лет пожили у Гали, погостили у Зины, Людочка окончила техникум и поселилась в Алма-Ате, учительствовать стала. Пожили и с младшей дочкой, посребышем, как говорила Настасья.
Иван и Настасья прожили вместе семьдесят пять лет, умерли они в возрасте далеко за девяносто. И дед, кстати, лет до восьмидесяти все работал, где бы и с какой дочерью не жил. Не сиделось ему дома, на люди, как он говорил, "в обчество", хотелось. В Кызылорде он служил при железнодорожной бане, дрова сушил, веники вязал. А соседям говорил:
- Лифтером служу…. Лифчики охраняю, пока дамы моются.
И сам смеялся больше всех.
